Николай Березовский
В ОГОРОДЕ БУЗИНА, или
ХОДЬБА ВСПЯТЬ НА ПОРУШЕННОМ КОЛЕСЕ
В Центре искусств Омска прошло представление
сборника стихотворений «Родина…Память…Победа…». Свыше тридцати авторов сошлись под
одной обложкой после поэтических конкурсов «Омские мотивы», которые городской
департамент культуры проводил в 2008, 2009 и 2010 годах в рамках подготовки к
празднованию 300-летия города на слиянии Оми с Иртышом. Предисловием Виктора
Демченко, директора этого муниципального ведомства, сборник и открывается. И
отрадно, прав Виктор Михайлович, что «в
сборник «Родина…Память…Победа…», прославляющий богатый историей, традициями и
современными достижениями родной край, великую стойкость сибиряков и их
неоценимый вклад в победу над величайшим злом – фашизмом, вошли поэтические
произведения не только профессиональных авторов, но и любителей», пробы
пера которых «нередко оказывались золотыми».
За что, полагаю, надо отдать должное
редактору-составителю сборника – кандидату филологических наук, доценту Омского
государственного педагогического университета, заслуженному работнику Высшей
школы Российской Федерации Вадиму
Физикову. Именно он донёс эти «золотые
пробы» до читателей, неравнодушных к поэзии. Однако, что печально, Вадим
Михайлович почему-то закрыл глаза на творчество некоторых якобы профессионалов,
вовсе не блеснувших поэтическим профессионализмом в этом издании, и на фоне
даже начинающих авторов их вирши вызывают, мягко говоря, недоумение.
Например, под безграмотным заголовком «Сретенье» В. Ерофеевой-Тверской, а не
«Сретение Господне», как надобно бы. Здесь книжники, конечно же, не упустят
возможности злорадно напомнить мне, что также озаглавил своё стихотворение 1972
года с посвящением Анне Ахматовой и Иосиф Бродский. Что ж, отвечу: будущий
Нобелевский лауреат, подробно, следуя Евангелию, описывая знаменующее для
человечества единение души с Богом,
сделал это намеренно – в надежде притупить бдительность советских цензоров, не
позволяющих и Имя Всевышнего начинать с прописной буквы, даже обмануть их,
переведя каноническое написание Сретения
в разговорное. Не вышло, да и вскоре Бродский оказался за пределами Отечества,
а что оставил стихотворению прежний заголовок – это своеобразная дань
памяти невозвратному прошлому…
Ерофеева же, которая через дефис Тверская,
вряд ли читала Бродского, поскольку не удержалась бы, думается мне, от
компиляции или прямого плагиата, что уже с ней случалось, а Евангелие, уверен,
и подавно. Иначе бы не утверждала в сноске, что Сретение – «русский православный праздник», тогда
как он – торжество для всех землян, исповедующих любые ветви христианства. А
для воцерквлённых во Христе, напомню апостола Павла, «нет ни эллина, ни иудея». В этот день (15 (2) февраля) в Иерусалимском храме Богородицу с Младенцем сорока дней от роду
встретили пророчица Анна и праведный
Симеон, и распознавший в Нём Спасителя. И этой Встречи, как переводится «Сретение», открытой Богоприимцу Святым Духом, святой старец ожидал 350 лет. О чём нет и
намёка в неладном и на рифмы упражнении
про «снегопад», который «сыплется», «кутерьму» (суматоха, беспорядок. – Н.Б.), какая «белёной сетью пелены по всей округе
хороводится». А ещё про какие-то «брызнувшие
лужицы под звон пасхальный в облаках!»,
и вновь про снег, который «вьюжится в
душе ли, в проулках». И вся эта, продолжу цитирование, «бесшабашная пурга» не мешает, однако,
видеть «в предвечернем зареве, как золотятся купола вновь
возведённого собора Успенья, где колокола весну оповестят нам скоро».
Собственно же про Сретение – единственное и опять же безграмотное, но уже
вдвойне, аханье сочинительницы, всегда
позиционирующей себя не иначе, как поэт: «Ах,
пресвятая Богородица, бывает Сретенье
иным?!». (Подчёркнуто мной. – Н.Б.)
Ударился в религию, чем немало, наверное,
удивил своих читателей в атеистической газете омских коммунистов «Красный
Путь», и Владимир Балачан в, иначе не скажешь, агитке «Икона и Сталин», переврав «совсем
невероятную историю» из той поры, когда мы «духом были – высшей категории».
«Сей
дивный факт – виток в его судьбе», – вещает дальше «забронзовевший» автор
текста гимна Омской области о Сталине, якобы обошедшем «вокруг Кремля с иконою Казанской
Божьей Матери», несмотря на
то, что подобное действо «хоть и не в чине, не в его характере». Почему же «Великий вождь, Генсек ВКП (б), Безбожник! А к иконе обратился»? –
поставлю я вопросительный знак после этой констатирующей строчки,
предположительный ответ на который сам же Балачан тотчас и даёт: «Должно, вождя заставила нужда – перед
большой державною аварией…».
Но тут же, ошарашенный сравнением Великой
Отечественной войны с аварией, глубокомысленно задумаюсь вместе с пиитом: «Какие мысли трогали вождя? Какой прицел
слова его держали?». А поскольку ни «трогающих мыслей», ни, тем паче, «тех слов», державших какой-то «прицел», «мы не узнаем и теперь», поверю заговорившемуся слагателю несуразиц
на слово, хотя и не могу представить, как это после того, как Сталин обнёс Кремль иконой, «Враг вспять пошёл на том же колесе,
Порушенном ещё под Сталинградом»? И чёрт бы с ней, с ходьбой вспять на
порушенном колесе, но вот как «колесо»,
к тому же «порушенное», могло
оказаться под Москвой зимой 1941 года, если Сталинградская битва началась в
июле 1942-го, а победно завершилась в
феврале 1943-го?
Провально оригинальна, извините за невольную
рифму, и создательница мифической «омской поэтической школы» Татьяна
Четверикова, собственноручно порушившая стихотворение «Сны о детстве», также выдаваемое в сборнике «Родина…Память…Победа…»
за написанное профессионалом в изящной словесности. А вернее – «сожгла», поскольку начинаются её «сны», разбитые на три оцифиренные
главки, с похода вместе с мамой «на
Красный Путь – за керосином» в «эскорте
дворняг». Эскорт, конечно, красиво, но вряд ли малышка, державшаяся «за мамину ладошку», уже изучала
французский язык в школе или постигала его с помощью репетитора, да и дворняги,
бегущие следом, воспринимаются почётным
сопровождением разве что в больном воображении. Потом, когда керосин в лавке на
улице «Красный путь», здравствующей и посегодня, куплен, наполненный им бидон –
«гремит». Куда б ни шло, добавь
воспоминательница для пущей убедительности – крышкой, только вот и крышка не могла греметь, поскольку бидон уже
не пустой. Глухо тукать, разве, и расплёскивать из-под себя керосин. И совсем
уж не верится, что наверняка бережливая мама будущего «поэта», коим первой в
Омске назначила сама себя именно Татьяна Георгиевна, отправлялась за
огнеопасной и недешёвой и по тем временам жидкостью с такой ненадёжной
ёмкостью. Моя мама, не забыл, с бидоном ходила за молоком, а за керосином – с
канистрой, крышка которой впритирку «застёгивалась» особой держалкой, соседки
же – с бутылями из толстого тёмного стекла, плотно затыкаемых самодельными
деревянными пробками. Дальше – больше, цитирую:
За лавкой – пыльная дорожка:
Зелёный Остров и затон.
Там заводь тёплая и лодки,
И волчьих ягод синий цвет…
Зелёный остров – есть такое живописное
местечко в родном и мне городе,
известное каждому омичу как место отдыха. Только вот оно «островом» лишь
называется, потому что здесь вдавшаяся в берег заводь, или затон, и заводь в
затоне или наоборот – такое покруче масла масляного. А «волчьи ягоды синего цвета» если и бывают, то лишь в снах
поэтствующих поэтесс, поскольку плоды кустарника «Волчье лыко» (Daphne mezereum), которые и называют
«волчьими ягодами», не синего цвета – всегда красные.
Здесь,
в восьми строчках наделав столько ляпов, Татьяне Четвериковой
пробудиться бы и покраснеть, но она чуть ли не торжествующе продолжает в
главке-2: «Подарком память детства мне
дана, Заросшая сиренью, бузиною… На Кемеровской – частные дома И тишина, два
метра глубиною. Я в ней тону…Но хорошо на дне!»
На этом восклицании я вздрогнул, представив
себя на дне могилы, так как каждому ведомо, на какую глубину роют в земле эти
последние для людей пристанища, а когда продолжил чтение, у меня вообще, как
выражалась моя бабушка Мария Семёновна, ум сдвинулся за разум: «Здесь ноги травы донные щекочут, Кот на
заборе и герань в окне…А где-то рядом магистраль грохочет. И корпуса растут
день ото дня В индустриальном грохоте и гуле». Это в идиллической-то тишине на двухметровой
глубине и грохочущая магистраль, и грохот и гул индустриальный?! Да и какой кот
удержится на заборе, ошалев от такой какофонии? И герань от неё, поди, враз
завянет. А донные травы, щекочущие ноги, и вовсе добили. Надо же, как мокра
могилка, коли и водоросли, именуемые «донными травами», в ней завелись! И я,
опутанный ими, выбрался в главку-3 сновидений о детстве, сразу оказавшись «Среди цветов, травы примятой, Где возле
клёнов кинозал, Ещё в конце шестидесятых Вождь твердокаменный стоял», не
вызывая «ни почтения, ни транса у людей, Что в ожидании сеанса Гуляли мирно вдоль аллей».
Этот «сон»,
правда, вряд ли можно отнести к сну о детстве, поскольку в конце шестидесятых
годов прошлого века победительница конкурса «Омские мотивы-2009» давно уже
была, как говорится, в репродуктивном возрасте, почему, предположу, и заметила
«примятую траву» в напрочь тогда
вытоптанном городском саду, лишённом после XX
съезда КПСС (14-25 февраля 1956 года) имени Сталина. Тогда же снесли,
понятно, и стоявший здесь памятник Генералиссимусу. Почему десятилетие или чуть
больше спустя опустевший пьедестал и не вызывал у проходящих мимо «ни почтения, ни транса», хотя, замечу, в
транс вводят или в него впадают, как в беспробудный сон. Вот бы и написать об
этом просто, так нет – сочинительница, пустив людей гулять не по аллеям, а
почему-то вдоль аллей, и «прислонив» кинозал к клёнам, а не наоборот, наводит
тень на плетень, завершая «трилогию» притворной зевотой: « – Сад
Сталина? А был такой?».
Притворной – потому что не так уж и давно
любительница погружаться в сновидения о детстве взахлёб заявляла в сборнике
«Романс для осенней гитары» (Омск, 1997 год): «Я некогда жила в другой стране. Она была прекрасной и великой….
Прогулки ночью! В парке! При луне!..», – затем слезливо заскулив: «Двойные двери? Да ведь это дикость! О
господи, проспали мы великость. Я некогда жила в другой стране. Я, может, за
беспечность и плачу, Живя в стране угрюмой и жестокой. Зато опять мы верною
дорогой Идём лизать ладони палачу».
Не ахти, конечно, и это сочиненьице. Хотя бы
потому, воспользуюсь одной из любимых рифм питомцев «омской поэтической школы»,
что, выходит по нему, не такой уж и прекрасной была страна, где некогда жила
товарищ Четверикова, если приходится ОПЯТЬ
– ещё, значит, раз, снова – «лизать ладони палачу» с опущенным
именем. Что же касается отсутствующего якобы почтения к «твердокаменному вождю», то как раз «в конце шестидесятых» в стране «прекрасной
и великой» оно приобретает вызывающие формы не только, как пафосно
выражались в газетах советского периода истории России, «в широких народных
массах». О чём, не погружаясь в сновидения, можно было прочитать, заглянув хотя
бы для самоконтроля в Интернет, в эссе «Сталин на лобовом стекле», написанном в
те годы когда-то омичом Виктором Некипеловым – врачом, поэтом и
правозащитником, похороненном на Валантонском кладбище под Парижем.
Потеря же самоконтроля в творчестве – это тоже
транс, в какой впадают
преимущественно графоманы и плагиаторы, фарисействующие на творческой ниве. И
именно за фарисейство, на мой взгляд, а не за истинные заслуги в литературе и
искусстве ублажаются они званиями лауреатов различных премий – от «Омского
комсомола» и «Омских мотивов» до имени Леонида Мартынова или проплаченной им.
Дмитрия Мамина-Сибиряка (см. на сайте www.zaharprilepin.ru беседу известного
прозаика Захара Прилепина с прекрасным омским поэтом Юрием Перминовым «Я русский, и никогда не соглашусь быть
«россиянином». – Н.Б.).
И горе бы им, вспомню я апостола Матфея (Евангелие, гл. 23, ст. 14), да,
вернувшись к началу главки-2 опуса «Сны о детстве», разведу лишь руками. А
вдруг и у друзей-подруг автора оного память тоже заросла сиренью и бузиной? И
ладно бы только сиренью – для лакировки по конъюнктурным соображениям прошлого
или настоящего память не нужна, а мозгу достаточно и одной извилины для мысли,
сладострастно «трогающей» предполагаемыми бонусами. А вот бузина, с
сине-фиолетовыми ягодами которой Татьяна Четверикова спутала, похоже, «волчьи», ассоциируется у большинства
даже не очень начитанных людей с синонимичным выражением «В огороде – бузина, а в Киеве – дядька». Что, если проще, означает
бестемье в разговоре или бестолковость в беседе – обо всём и ни о чём.
Бестолковостью-то, даже при наличии темы, и
поражают, прежде всего, как бы стихи
«Сретенье», «Икона и Сталин» и «Сны о детстве» «профессиональных авторов». И попали они в сборник
«Память…Родина…Победа…» не потому, что его редактор-составитель Вадим Физиков
«закрыл глаза» на абсурдные поделки. Всё объясняется гораздо проще. Эти «профессионалы» начальствуют в Омской
общественной организации СП России, начиная с председателя правления оной В.
Ерофеевой-Тверской, или начальствовали раньше (см. заметки «Пятая в кресле, или Почему французские
писатели миновали Омск» в «Журнале литературной критики и словесности». 2010,
№8). И запросто вхожи в кабинеты многих руководителей как департамента
культуры администрации Омска, так и Министерства культуры Омской области, в
большинстве своём далёких от литературы, а потому не сомневающихся, что поэты в
юбках, да ещё обвешанные литрегалиями, компетентны в этой сфере культуры, для
них тёмной. И, понятно, не только прислушиваются к их мнению, но и следуют их
советам, кого пущать или не пущать в призёры-дипломанты-лауреаты, или, скажем,
публиковать-не публиковать в «Библиотеке омской лирики», и т. д. А быть у воды
и не напиться? – и сливки снимают советчики.
Догадываюсь я и о причине, по какой «профессионалы» проигнорировали
презентацию сборника в Центре искусств Омска.
Забоялись, наверное, что кто-нибудь из «любителей» стихосложения попросит растолковать смысл их «нетленок»,
настолько «несъедобных», вспомню
Александра Твардовского, «что в голос
хочется завыть». Они ведь,
почитающие себя, по меньшей мере, «мэтрами стиха», привыкли к иному – судить и
рядить творчество молодых или не очень авторов с собственных колоколенок. И не
tête à tête, а, чтобы засветиться, непременно в «эскорте» – на разного рода
окололитературных мероприятиях, «благословляя»
преимущественно разве что лишь наловчившихся составлять слова в столбик, на
фоне коих их «столбики» выглядят «столбчее». Да ещё местечковым «звёздам» на
провинциальном небосклоне поэзии и прозы не даёт покоя, должно быть, «старик Державин», благословивший юного
Пушкина в Царскосельском лицее (см. роман в стихах «Евгений Онегин», глава 8,
строфа II. – Н.Б.).
Конечно, это лишь мои предположения, но и не
из пальца, однако, высосанные или взятые, как говорится, с потолка.
Подтверждением чему относительно недавнее «событие», случившееся в городке Тара
Омской области и отмеченное восторженной публикацией в местной газете «Тарское
Прииртышье» (№43.27.10.2010), цитирую с небольшими сокращениями:
«Таре
никогда ранее еще не приходилось принимать столь представительный творческий
десант. В числе именитых гостей находились писатель с мировым именем Валерий
Мурзаков, сопредседатель союза писателей России Геннадий Попов, секретарь союза
писателей России Ирина Перезвонова, председатель омского отделения союза
писателей России Валентина Ерофеева-Тверская, поэтесса Татьяна Четверикова,
прозаик Сергей Прокопьев, поэтесса Ирина Шувалова, специалист областного
министерства культуры Ольга Даниленко, мастер пера из г. Барнаула Валерий
Котеленец…Их приезд в наш город стал возможен благодаря финансовой поддержке
регионального правительства и администрации нашего района.
Маститые
литераторы организовали в Доме Учителя мастер-класс для участников районного
литературного клуба «Вечера на Александровской». На нем представляли свое
творчество 9 воспитанников клуба. Почти все…поэтическое… Разбор полетов был
жестким, но справедливым. Барнаульский писатель Валерий Котеленец отметил, что
многие стихи страдают дилентантизмом (?– Н.Б.), изобилуют банальностями, в них отсутствует авторская, только этому
поэту присущая манера письма. Тем не менее, при подведении итогов обсуждения 4
молодых тарских поэта были удостоены звания дипломантов. Дипломами областного
отделения союза писателей России I степени награждены…, II степени… Почетная
грамота и Памятный адрес стали наградами к юбилею председателя Тарского
отделения союза писателей России Натальи Кусковой».
Не буду куражиться над этим безграмотным и
стилистически провальным текстом, замечу лишь, что писан он поэтессой с
«корочкой» Союза писателей России Татьяной Бурундуковой, страдающей и в
газетной прозе «дилентантизмом», но
не удержусь от вопросительного восклицания: это когда же Валерий Мурзаков обрёл
мировую известность?! Уж не по выходе ли
в свет сборника («Полина». Повести о
любви. «Российский писатель», 2010), с которым и приехал из Москвы
погостить в Омск, где без малого двадцатилетие (с 1982-го по 2000-й) проработал
ответственным секретарём Омского отделения Союза писателей СССР и главным
редактором Омского книжного издательства? Так почти всё под его обложкой (с
открывающей книгу повестью «Семья» Валерий Николаевич дебютировал в начале 70-х
годов столетия, предшествующего нынешнему) написано и опубликовано, причём
неоднократно и порой под изменёнными названиями, как раз в указанный чуть выше
период, сменившийся затем другим – с московской пропиской. Но ни тогда, ни
раньше и ни позже о мировой известности автора никто не ведал. Да и сборник
этот, судя по дежурной рецензии «И снова о любви» Алексея Горшенина в журнале
«Сибирские огни» (2010, №10), даже убог, что Алексей Валериевич с присущим ему
тактом «списывает» на… Впрочем, лучше процитирую абзац, заключающий рецензию;
он вроде церковной свечки, но не во здравие, а за упокой:
«…Сборник
выпускался без редактора и корректора, и это заметно отразилось на текстах.
Хромает грамматика, особенно синтаксис. К примеру, то недостаёт нужных знаков
препинания, то возникают они в самых неподходящих местах. Иной раз спотыкаешься
и вовсе о нелепые ошибки и текстовые несуразицы, связанные, скорее всего, с
небрежным неряшливым набором. Оформление текстов вообще оставляет желать
лучшего. Всё это заметно снижает впечатление от книги, отчего страдают как
автор, так и читатель. И рождается вполне естественное недоумение: почему в
издательстве с громким названием «Российский писатель» столь низкая
издательская культура?».
Но если, перефразирую уже приводимое в этих
заметках бытующее в народе выражение, в «огороде» писателя не ухоженные грядки
с дарами природы, а бузина, вряд ли
какое-то отношение к этому сорняку имеют
даже несколько дядек, пусть живущих и не в Киеве, то бишь редактор,
корректор и издательство в целом. Так что попытка рецензента свалить вину за «вовсе
нелепые ошибки и текстовые несуразицы» на «небрежный неряшливый набор» в
компьтерную-то нашу пору просто, извините за тавтологию, нелепа. Что посеешь, короче, то и пожнёшь. А
сеятель из Мурзакова, вдруг вознесённого в писатели планетарного масштаба, чего
по сей день не удостоились ни Александр Сергеевич, ни увенчавший его «державным своим благословлением патриарх
наших певцов» Державин (Иван Пущин. «Записки о Пушкине». – Н.Б.), не скажу, что никудышный, – так себе.
Гораздо, например, «планетарнее», пусть и с дурной стороны, Сергей Прокопьев,
«десантировавшийся» вместе с ним в Тару в составе «представительного творческого десанта». Вот эти-то «десантники»,
возведённые в «именитых гостей», и
подложили, похоже, Валерию Николаевичу свинью в районном издании «Тарское
Прииртышье». Не намеренно, конечно, а в уверенности, что кашу маслом не
испортишь, да и сами масленее станут. И переборщили с возвеличиванием
«крёстного отца», о котором, впрочем, не забывали и прежде. В. Мурзаков второе десятилетие живёт в Москве, об его творческих
успехах в столице что-то не слышно, но питомцы бывшего литфункционера, оставшиеся в прииртышской провинции и
продолжающие вслед за ним «рулить литературным процессом» в существующей только
на бумаге организации, о нём пекутся (что похвально, если бы не за чужой счёт).
К примеру, в 2008 году, откупив в очередной
раз с помощью министерства культуры Омской области, но, понятно, на деньги
налогоплательщиков этой сибирской территории, 11-й номер журнала «Москва», они
опубликовали на его страницах не только собственные «произведения», но и опус
бывшего своего «вождя». Насколько он
хорош, можно судить по отклику на него «Библиографической службы» журнала
«Континент» в №1 (январь – март) за 2009 год, цитирую без купюр:
«Омич Валерий
Мурзаков в повести «Белые гуси» сводит
председателя колхоза и криминального авторитета. Один вроде как продавец,
другой – покупатель. Текст довольно вялый и вообще жидковат, но не без ярких
деталей. Вот такая, например, есть историйка, замечательная уже именем
(кличкой) действующего лица: Он,
несмышленый шестнадцатилетний карманник, понравился вору в законе, авторитету
по кличке Христос. (…) Почему Христос выбрал его, можно было только гадать.
Может быть, Христос любил молодое мясо, а может быть, оттого, что по внешности
и по своим повадкам он менее всего походил на блатаря, а это могло пригодиться…
Побег был удачный, они ушли от лагеря километров за триста и встретили на пути
охотничье зимовье. (…) И вот тут, разнежившись в тепле, Христос сделал большую
ошибку. А всего-то он ему и сказал: «Ты, пацан, наверное, в детстве дерьма
много ел». (…) После зимовки прошли они ещё день по тайге и решили заночевать у
костерка. Дело привычное. У Христоса были меховые носки, на ночёвку он всегда
снимал валенки и просушивал у костра портянки, а спал в меховых носках. Это
было большое преимущество… Именно это преимущество вызывало тогда у
шестнадцатилетнего карманника жгучую зависть. Ну и что? Украсть-то их было
невозможно. Но когда напряжённо и долго думаешь в одном направлении, то иногда
приходит неожиданное решение. Намёк Христа на то, что он счастливый, и валенки,
которые Христос снимал на ночь, соединились, и его озарило. Он рисковал жизнью,
но выиграл. Ночью он осторожно вытащил у Христоса из-под головы валенки, временно
подсунув свой тощий мешок, и помочился в них. Потом так же осторожно проделал
всю операцию в обратном порядке. Конечно, всё могло кончиться не так счастливо для него, но ему
тогда подфартило. Их на следующем переходе пугнули, они вынуждены были почти
двое суток уходить от погони, а мороз был для тех мест обычный, под пятьдесят.
Через четыре дня Христос на ночёвке размотал портянки и показал ему чёрные
пальцы. Но не догадался. Возможно, потому, что тогда ему было не до этого. Не
догадался он и после, когда, обессиленный, не мог идти, а с юга уже наносило
дымком недалёкой железной дороги. Тогда Христос сказал, что не ошибся, выбрав
его в напарники, и что он большой везун. И если он вытащит его к железной
дороге, то Христос отдаст ему половину золотого песка, который хранит у себя на
поясе. Он поклялся, что вытащит Христоса во что бы то ни стало, и той же ночью
ушёл, оставив его одного. Вот тогда Христос наверняка догадался, но было уже
поздно. Через три дня он вернулся и снял вместе с поясом всё золото. Беречь его было некому, в
глазницах Христоса лежал снег».
Да уж,
если даже всегда корректный и интеллигентно-выдержанный в оценках «Континент»
не пожалел столько драгоценной журнальной площади, процитировав «историйку», и несведущему в литературе
становится ясно, насколько ярка «проза» В. Мурзакова. Впрочем, это
авторитетнейшее литературно-публицистическое и религиозное периодическое
издание, основанное в 1974 году в Париже выдающимся русским писателем
Владимиром Максимовым, не оставляет без язвительного внимания и других якобы
лучших писателей Омской области, скопошившихся под обложкой журнала «Москва»,
регулярно откупаемого на деньги, повторюсь, их земляков, ничего не ведающих о таких зряшных тратах
кровно ими заработанного. Но о «других» – в другой раз, почему и вернусь к
«событию» в Таре, учинённому «маститыми
литераторами» не только из Омска.
Тогда, в октябре 2010 года, я несколько
озадачился, зачем нужно было устраивать верхушке Омской общественной
организации СП России выездной мастер-класс в городке за триста километров от
Омска, когда буквально накануне именно в «столице» Прииртышья был проведён
областной семинар молодых и начинающих литераторов Омской области. В древней
для Сибири Таре (год основания – 1594-й) с населением около 30 тысяч человек есть своя писательская организация, и
провести это мероприятие вполне мог живущий здесь же поэт, член Союза писателей
России Сергей Мальгавко, у которого не зазорно поучиться мастерству и иным «профессионалам», а не то что молодой
литературной поросли. А если уж так захотелось «маститым литераторам» встретиться для «разбора полётов» именно с «9
воспитанниками районного
литературного клуба «Вечера на Александровской» – не проще ли было бы
пригласить их на областной семинар?
И проще, думалось мне, и уж точно дешевле для
областной казны, поскольку такой выезд наверняка обошёлся ей в копеечку. Но
оскудел, оказалось, не только бюджет области. Встречу эту, случайно, надеюсь,
совпавшую с «юбилеем председателя
Тарского отделения союза писателей России Натальи Кусковой»,
профинансировала и администрация Тарского района. И это в экономический кризис,
когда в местной больнице пришлось значительно сократить работников среднего
медицинского звена! И ради чего, спрашивается, такие траты? А ради того, чтобы,
сначала признав обсуждаемых на мастер-классе
дилетантами, поэзия которых банальна, удостоить их затем, «тем не менее», званиями дипломантов и
наградить «Дипломами областного отделения
союза писателей России», а
«Почетной грамотой и
Памятным адресом» – юбиляршу.
Вот уж, и правда, пустили, как выражаются в
народе, пыль в глаза. И местным чиновникам, и «сопредседателю союза писателей России Геннадию Попову», и «специалисту областного министерства культуры
Ольге Даниленко», и «мастеру пера из г. Барнаула Валерию
Котеленцу», и даже «секретарю союза писателей России Ирине
Перезвоновой», хотя такой нет и никогда не было среди секретарей Союза
писателей России, как нет никого даже со схожей фамилией и в списке писательниц или поэтесс страны. А
вот некая Перевозванова Ирина Александровна среди сотрудников аппарата
Правления СП значится. Но это так, к слову.
А что, может спросить читатель, писателю «с мировым именем» тоже пустили пыль в
глаза? Да нет, отвечу, Валерий Мурзаков
как раз и стал в пору своего секретарства в Омске застрельщиком подобных
показашнух литературных мероприятий, только гораздо более масштабных – как,
например, «Омская зима». Эти празднества были отличным прикрытием для
растранжиривания народных денег, каких с лихвой хватило бы на издание
нескольких книг молодых авторов, на бесплатные удовольствия в виде
обедов-ужинов, посещений театров, поездок по области, на завязывание
организаторами, что главное, нужных знакомств и номенклатурных связей на
Всесоюзном – не чета нынешнему – уровне. Такие же цели, не сомневаюсь,
преследуются и нынешними инициаторами «литературных гуляний». Но если от
прежних отдача всё же была – приглашались действительно писатели, имена которых
были у всех на слуху, начинающие, участвующие в этих действах, получали
рекомендации на региональные и выше совещания молодых литераторов, их рукописи
попадали для публикаций в журналы и брались на заметку редакторами издательств,
– то теперь, увы, литсеминары и прочие мастер-классы, удовлетворяющие лишь
амбициозность верховодящих в Омской общественной организации СП
пустоцветов, напоминают потешки. Печальные, однако. Что ещё раз подтвердило и
«событие» в Таре, напомнившее мне «Свадьбу» Антона Павловича Чехова со
«свадебным генералом» – капитаном 2-го ранга Фёдором Яковлевичем
Ревуновым-Карауловым, к которому проникаешься искренней жалостью, когда он
уходит со свадьбы, негодуя:
«…
Подите прочь! (Выходит из-за стола.) Какая
гадость! Какая низость! Оскорбить так старого человека!.. Будь это порядочное
общество, я мог бы вызвать на дуэль, а теперь что я могу сделать?
(Растерянно.) Где дверь? В какую сторону
идти? Человек, выведи меня! Человек! (Идёт.) Какая низость! Какая гадость! (Уходит.)».
К сожалению, к сегодняшним «свадебным
генералам», вознесённым вообще в ранги беспредельные, ни этот текст, ни
последняя ремарка отношения не имеют, как, впрочем, и к «свадебной генеральше»,
в пьесе Чехова отсутствующей. Но, вполне возможно, кто-то из тех, с кем
разбирались на мастер-классе в Таре, как
раз и дорисуют «недорисованный портрет». Не липовых генералов, генеральш и иже
с ними, а всех выпяченных, как точно одним словом охарактеризовал имитирующих
творчество на сайте газеты «Тарское Прииртышье» некто «читатель (29.10.2010
16:16:03)». И здесь же другой посетитель сайта под ником «Жора
(29.10.2010 9:56:01)» задаётся
резонным вопросом: «А что, разве можно научить писать стихи?»
– тотчас на него и ответив: «По-моему, подобные семинары просто
глупость».
И правда, глупость, если вспомнить
классическое: «А судьи кто?» Почему такие «десанты», завершающиеся раздачей
бумажных слонов, а не конкретной помощью в издании, скажем, книг или хотя бы
подборок в «Библиотеке омской лирики», пропахшей нафталином, для молодых
дарований – что мёртвому припарки. Как,
впрочем, и публикации в сборниках вроде «Родина… Память…Победа…». И в последнем
случае я реально опасаюсь вот чего: как бы авторы «золотых проб» пера, опубликованных в нём, возгордясь соседством с «профессионалами», не скатились до их
уровня. Тогда уж точно не дождаться им чуда, какого дождался в стихотворении «Переулки памяти, переулки слова…»
студент филфака Омского госуниверситета Андрей Козырев: «На карандаше моём распустились почки».
Поскольку, как говорят в народе, с кем
поведёшься, от того и наберёшься. Да и, как верно заметил ярчайший русский поэт
XX века Геннадий
Лысенко:
…Идёт естественным путём
отбор семян, отбор поэтов.