Николай Березовский
ГУЛЯНИЕ
ТАМ И ТУТ
В прошлом году ОАО «Творческое объединение
«Мегаполис», занимающееся рекламной деятельностью, провело конкурс на создание
лучшей песни об Омске, а затем записало на
CD-диск
12 сочинений его финалистов. Прослушать, однако, дюжину текстов мне довелось
только сейчас. Прослушав же, горько пожалел не только о потерянном времени.
Тексты о родном мне городе, положенные на музыку и названные лучшими, оказались
столь беспомощными поэтически и безграмотными по сути, что, право, и не стоило
бы о них говорить. Да вот обидно за Омск, грядущее 300-летие которого как раз и
используется в выдаваемых за творчество спекуляциях на его имени, к тому же ещё и растиражированных в
звукозаписи.
«Гуляя»
по текстам «лучших песен об Омске», как «все гуляют там и тут» по празднично украшенному
городу в тексте «С днём рожденья, город Омск!» Ольги Чумаченко, я прямо-таки
умилился «пожарником», воспетым автором и исполнителем песни «Любинский
проспект» В. А. Шевелёвым, который «зорко смотрит с каланчи».
Пожарный,
правда, обозревает в оба глаза не городские строения, чтобы вовремя узреть очаг
возгорания, а скульптурную композицию «Люба на скамейке», известную всем
омичам, но простим ему пренебрежение служебными обязанностями, поскольку
«пожарник» «к сердцу Любы хочет подобрать ключи». Тем паче, что с подбором «ключей» ему надобно поспешить, потому что
«напротив Любы будто бы во сне слесарь, вдруг очнувшись, ей махнёт рукой».
И не просто рукой, покритикую здесь немного
автора и исполнителя этого песенного шедевра, а ещё и сжимаемым в ней разводным
ключом, уже подобранным, надо полагать, к сердцу металлической красавицы.
Омичи, конечно, догадаются, что речь об ещё одной скульптурной композиции –
«Сантехник Степаныч», который пытается вылезти из канализационного люка, а вот
не омичи, слушая «Любинский проспект», могут, не дай бог, решить, что и вдруг
очнувшийся будто бы во сне соперник «пожарника» тоже не кукла, пусть и в
металле. А уж в поисках удивительного «трамплина» на, скажу так, Любинском
проспекте имени Ленина, присвоенном ему в советское время, с которого «льётся
музыка рекой», они наверняка собьют ноги, пока кто-нибудь из омичей не
объяснит, что «трамплином» называют в Омске Музыкальный театр, расположенный
совсем на другой улице.
Впрочем, прослушав песню «Наш город» (текст: Stikk), впервые оказавшиеся в Омске вряд ли
осмелятся на ознакомление с его достопримечательностями, напуганные такими
признаниями об Омске: «Он прекрасен и уродлив одновременно, Здесь доброта и
рядом жестокость без меры»; «Да, здесь меня избивали…, Здесь живут мои
враги…Город этот – противоречий клубок...». Не убаюкает задрожавших от страха и
фривольное описание неведомым им Stikk
осеннего
Омска:
Осень город одевает в цветные тона,
Чтобы потом беспардонно раздеть догола.
Деревья, парки исполняют сезонный стриптиз,
Листья
одежды с тихим шорохом падают вниз, –
как
и минорное откровение уже Андрея Ивановича Журавлёва в песне «Возвращение в
Омск»:
Этот город мне мил,
Без него просто горе,
Свято тайны хранил
Он в
Никольском соборе.
Да и гадать, немного успокоившись, какие это тайны хранил Омск в
Свято-Никольском казачьем храме, и сохранил ли эти тайны, а если нет, то куда
они подевались, они вряд ли станут. Как не стану и я, более озадаченный
вопросом, о каком это омском строении поётся следующее:
Не утратив красы,
Чтоб о них
не забыли,
Городские часы
С
башни полночь пробили.
Да что там несуществующая башня с часами,
когда авторы текста песни «Омская звезда» Александр Коротенко и Наталья
Багинская, признавшись, что им «рассветы диктуют задания», ошарашивают открытием:
«Там, где в небе Большая Медведица Охраняет сугроб высоты, Ты найдёшь в этой
звёздной метелице Свет серебряной Омской звезды!» Звезда, названная в честь
Омска, и правда, имеется. Только вот в число звёзд этого созвездия, которое
ничуть метелицу не напоминает, она не входит. В сугроб же с высоты забора,
помнится, я нырял в детстве, а вот «сугроб высоты», да ещё охраняемый Большой
Медведицей, вообразить не могу. Или в таком невообразимом, извините за
тавтологию, образе соавторам представляется Омск? И если это действительно так,
повторю вслед за группой «Ликбез», сочинившей текст и музыку песни «В городе
О.»:
Не забыть тебя
Мне уже никак.
Наплевать на всех,
Кто
сказал: «Дурак!»
Не побоялся оказаться в дураках и автор «Гимна
«тихого города» Николай Марянин, не сомневающийся, что «здесь (в Омске. – Н. Б.) декабристы приняли
свой крест И Достоевский ссылку отбывал…»
Великий русский писатель, услышь такое, в гробу бы, наверное,
перевернулся, поскольку в Омске он не «ссылку отбывал», а четырёхлетнюю каторгу
в тюремном остроге местной крепости, усугубленную каторжными работами. И декабристы никакого креста в Омске не
«принимали», как, впрочем, и не несли здесь свой крест. Только немногие из них
после бунта на Сенатской площади 14 декабря 1825 года были определены на
поселение в Омск или зачислены солдатами
в гарнизоны Иртышской линии, и такое наказание за государственную измену можно
назвать, выражаясь по-нынешнему, смешным.
Не смешно, однако, полнейшее незнание истории
Омска авторами корявых текстов, прочитав
или прослушав которые, согласишься с максимой Сократа: «Я знаю, что ничего не
знаю. Но другие и это не знают…» Например, я ещё с начальной школы был уверен,
что Омск был зачат крепостцой на берегу Оми в 500-х метрах от её устья,
впадающего в Иртыш.
Ан нет. Омск, оказывается, – это «город,
ставший (?) некогда в двуречье (?)», просветила меня автор текста «Песни об
Омске» Татьяна Четверикова. Как и в каком уж «двуречье» Омск «ставший», а не
хотя бы вставший, – опущено. Но я догадался:
здесь тактично намекается на величие Омска, ненавязчиво сравниваемого с
Двуречьем, как называлась Древняя Месопотамия, располагающаяся в 3500 году до
нашей эры между Тигром и Ефратом. Почему Месопотамия в переводе с греческого на
русский язык – Междуречье.
Омск, конечно, и не между Омью и Иртышом, но преувеличение (гипербола, если, опять же,
с греческого) в стихотворчестве «к дате» иногда допустимо. Так что пусть и
непонятно, как это «ставший», да ещё «некогда», когда точно известно, когда
именно, «в двуречье», и дальше «глядит в
(?) иртышскую волну». Ведь ясно – не топиться собрался. В иртышской волне Иртыша, уточню, описанием
цвета которого сочинительница песенных текстов почему-то пренебрегла. А жаль,
потому что Иртыш по цвету гораздо ближе к голубому, чем впадающая в него Омь, – «голубая лента тихой
Омки».
Омь, исток которой в Васюганских топях, а
русло пролегает то в болотистой почве, то в легко вымываемых чернозёмах, и
тысячелетие назад «голубою лентой» не была. Её воды без всякой натяжки, скажу в
рифму, цвета застоявшейся бражки, а если кто не ведает, какого цвета этот
хмельной напиток – бражка, поясню – грязно-жёлтого. И только в сухое лето и в
безветренную погоду, облитая солнечным светом, речка моего детства, случается,
чарует своей почти восковой гладью.
Однако это цветочки. Увлёкшись
гиперболизацией, Татьяна Четверикова на полном серьёзе внушает слушающим её
залихватский текст, что Омск – «прекрасный и былинный» и «наследник славы
Ермаковой». Спору нет – каждая лягушка своё болото хвалит. И если закрыть глаза
на то, как непригляден город местами даже в центре, а многие омичи живут в
развалюхах, коммуналках или общежитиях, –
Омск, и правда, прекрасен. Но что он «былинный» – здесь уж, извините, явный
перебор. Во-первых, всю жизнь прожив в Омске, что-то не слышал распеваемых о
нём былин, а, во-вторых, его неполные 300 лет – возраст, по сравнению, скажем,
с Москвой, впервые упомянутой в летописи около 1147 года, просто отроческий.
А ведь Москва далеко не самый древний город
сегодняшней Российской Федерации. К примеру, не очень, по сибирским
меркам, дальний от столицы и впрямь
былинный Муром известен с 862 года. Что же касается якобы унаследованной Омском
«славы Ермаковой», то завоеватель Сибири, коренные народы которой поминают его
отнюдь не добрым словом, не имеет к Омску никакого отношения, как и его
дружина, никогда не ступавшая на берег Оми. Да и не мог иметь, поскольку Омск
начался со строительства, повторюсь,
крепостцы площадью около
В вечер синий выхожу из блинной,
И об Омске, не сказать, что пьян,
Я рифмую «синий» и «былинный»,
Как,
увы, последний графоман.
Но, право, пародией на город воспринимается и вроде
бы славящая его «Песня об Омске»:
Здесь вольготно и цветам, и птицам,
Пусть уходят зданья в облака….
Да уж, город с более чем миллионным
населением, под завязку набитый промышленными и нефтехимическими предприятиями,
перегруженный автотранспортом, да ещё на степном просторе открытый всем ветрам,
– лучшего оазиса для флоры и фауны, конечно же, не найти. А уж уходящие в
облака «зданья» – это вообще круто, даже если не знать, что таких «зданьев» –
небоскрёбов, предполагаю – в Омске пока нет.
Зато есть фонтаны, вернусь к уже упомянутому
выше тексту песни «Возвращение в Омск», которые «распустились нитями сотен
струн». Что понадобилось мне, не скрою, лишь для того, чтобы вернуться
конкретно к CD-диску,
«фонтанирующему», к счастью, не сотнями «нитями струн», а только 12-ю якобы
лучшими песнями об Омске. За его выпуск в
свет, повторюсь, надо «благодарить» ОАО «Творческое объединение
«Мегаполис». С сайта этого открытого акционерного общества, занимающегося
рекламной деятельностью, я и распечатал рекламируемые им в виде песен тексты,
не воспринимаемые на слух, чтобы, не дай бог, не ошибиться в цитировании.
Правда, успел распечатать только первые восемь – на девятом тексте мой
компьютер «завис», а принтер «зажевал» бумагу. Однако за сохранность
пунктуационных, стилистических и других особенностей процитированного из песен,
якобы величающих Омск, ручаюсь. А нужно ли такое «величание» Омску – ответ,
думается, однозначен.
г. Омск, 2008