Николай Березовский
ИЗРАИЛЬ КАК РУССКАЯ ПРОВИНЦИЯ
Отклик на статью Л. Аннинского «Занавес
близко?»
Вклад
евреев в русскую культуру настолько
велик, что, похоже, эта самая культура в её театральной, кинематографической и телевизионной
составных сделалась за последнее столетие насквозь еврейской. Поскольку эти
виды искусства почти сплошь представлены людьми одной национальности. А влияние
этих «носителей» на массы непосредственное – через свои образы. И сколько ни
перевоплощайся, представляя, к примеру, фольклорного Иванушку, если играющий
его не русский, – в подсознании зрителя нееврейской национальности
подсознательно откладываются не только внешние, несмотря на грим, особенности –
от разреза глаз и формы носа до речевых отличий, но и внутренние, какие принято
называть психотипическими. Недаром в народе бытует
такое выражение: «Кровь заговорит (скажет, даст знать)». И
прав Лев Аннинский, упомянув в своих записках Э. Цесарскую и Э. Быстрицкую, сыгравших в разные эпохи казачку Аксинью в
экранизациях шолоховского «Тихого Дона».
Они и впрямь «несли в себе еврейские
гены: им-то казачья стать давалась далеко не сама собой, а соответственно
усилиями души…»
Только
вот и душу-то не переиграешь, почему моя бабушка, старая казачка, пережившая в
ту же пору не меньше Аксиньи, осталась равнодушна к «киношной сродственнице», хотя и не ведала о
национальности Э. Быстрицкой. Кто же поверил в
Аксинью в образе актрисы, те, конечно, впитали в себя и частицу еврейской
национальной культуры. Не привнесённой цивилизацией, а природной. А таких «частиц»
за жизнь набирается у каждого ой сколько, и полукровками не по крови, а по
духовному развитию становились уже русские, как и все другие народы и
народности России. Обратный процесс, естественно, сказывается и на евреях,
поскольку жить в обществе и быть свободным от его
влияния не дано никому. Среда обитания и общения формирует человека в большей
степени, чем прививаемые извне политические, национальные и иные воззрения.
Почему многие из евреев, уехав в Израиль, там и не приживаются, попадая в
категорию «русских».
На эту тему, болезненную для России, можно,
впрочем, рассуждать до бесконечности, но вряд ли кто сомневается, что часть
русской культуры (кино, эстрада, цирк, наконец, и даже «русские народные»
песенные и танцевальные коллективы) давно уже, мягко говоря, не очень русские. Что
само по себе не плохо и не хорошо, потому что так было, есть и будет. Но вот относительно писателей, попытавшись разделить их на русских
и не русских, Л. Аннинский, на мой взгляд, сделал промашку и пришёл в итоге к
ошибочному выводу: «Еврейство
отходит на Землю обетованную. Кто не отойдёт, останется русским. Независимо от
корней и генов».
С
этим утверждением спорить было бы бессмысленно, не будь условия, какое
превалирует над генами и корнями вместе
с кровью. И условие это настолько очевидно, что, право, я недоумеваю, почему
его игнорировал столь блестящий критик и публицист. И решает, кем быть по
национальности, отнюдь не решение решающего такой
проблемный вопрос. Он может только решить СЧИТАТЬ себя тем-то по роду, оставаясь
тем, кем и является на самом деле в среде обитания. А эта среда как раз и
создаёт условие, упущённое Л. Аннинским, но я ещё немного потомлю тех, кто не
догадался, что это за условие, несколько углубив уже сказанное выше. И те, кто отойдёт, по выражению Л. Аннинского, в Землю обетованную
в сознательном возрасте, останутся всё же русскими до конца своих дней, будь
они даже чистокровнейшими евреями. Если,
конечно, проживая в России, не говорили исключительно на иврите или идише,
игнорируя русский язык.
Вот
это-то условие – русский язык, ставший родным, – и ломает напрочь
вроде бы логическое построение автора записок «Занавес близко?» – подзаголовок
коего «О вкладе евреев в русскую культуру» может быть только утверждающим.
Вклад этот, повторюсь, велик чрезвычайно, однако если театр, кинематограф, ТВ и
прочее, связанное с действом, можно отождествлять уже с еврейской культурой,
отчасти привитой народам, населяющим Россию, то русская литература была и
остаётся русской, несмотря на то, что и среди писателей евреев большинство. Но
меня это не только не пугает, но даже не настораживает. Потому что и
писатели-евреи пишут не на иврите или идише, а на моём родном языке, родном и
для них, что и не даёт мне никаких
оснований относить коллег к нерусским писателям. И не русскоязычные они в силу
родства с русским языком и по причине, опять же, того, что их предки говорили и
писали «на еврейском», потомками забытом. Отсюда и нет
никаких русскоязычных газет, коли они издаются русскими по
языку и печатаются «русским» шрифтом. Не называя столь громких имён,
названных Л. Аннинским, скажу совсем откровенно. Для меня, например, поэт
Анатолий Кобенков, живущий в Иркутске, куда больший русский поэт, чем все омские
поэты русского происхождения, вместе взятые.
Язык
же, не мною сказано, это не только речь, устная она или письменная, а и –
народ. Так что национальность, вполне возможно, будет определяться в будущем не
кровью и генами, а языком, на каком с младенчества изъясняется человек. И чем
больше людей считают родным язык русский, тем, значит, и Россия полнее
русскими. Народы ассимилирует как раз речь. А если на русском ещё и творят на
зависть коренному населению – что ж, пусть коренное население учится русскому
языку у «инородцев». Поют же в народе песни Высоцкого и Городницкого, Галича и Визбора, упомянутых Л. Аннинским,
слушают, млея, Кобзона и Долину, добавлю я, – и происков сионизма им не
приписывают. А не на русском бы сочиняли и пели
– их, может, и евреи бы не слушали. Да язык сам по себе и не несёт никакого
национализма, энергетика, в нём заключённая, только благотворная, и Вавилонской
башней народы наказаны за то, что забыли о Боге в своём стремлении стать выше
Его. Но, кто знаёт, придёт, может, время, когда все земляне заговорят на одном
языке. Возможно, даже на языке Пушкина, однажды, помнится, воскликнувшего:
Слух обо мне пройдёт по всей
Руси великой,
И назовёт меня
всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн,
и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык…
И
никто из перечисленных здесь языков в великорусском шовинизме Александра
Сергеевича не обвинил и не обвиняет, хотя и тунгус теперь не дикой. Несколько же ранее в этом
же стихотворении строфой выше Пушкин и вовсе простёр свои притязания до космических:
И славен буду я, доколь в
подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Надо
полагать, говорящий и пишущий на родном Александру
Сергеевичу языке. А ведь и Пушкин по своим корням и крови из «инородцев». А вот
уже почти два века – «наше всё». И
будет оставаться нашим, пока живёт
русский язык, а потеряет его народ российский, который большей частью русский,
но и меньшими своими частями не менее русский,
поскольку речь тоже русская, – и от России названия не останется, одна
территория. Пока же надо радоваться исходу евреев из России. Потому что, если
Л. Аннинский в этом исходе не обманывается, он выгоден России – даст Бог,
Израиль станет её провинцией.
«Литературная газета»,
2000 год.