БЕЗ СТЫДА ЛИЦА НЕ
ИЗНОСИШЬ
В Омске 16 марта произошёл беспримерный случай. Владелец Омской
писательской общественной организации РФ (не отделения СП РФ, но организации,
неизвестно как относящейся к центру, в чём может разобраться только
следователь-юрист) исключил из членов Союза, можно сказать, ведущего писателя
Омска Николая Васильевича Березовского.
Исключил, конечно, не сам лично, но собранием. Собрал семнадцать
из тридцати шести членов (тридцать шесть было два года назад, а теперь их,
возможно, все сорок шесть) — своих верных однокорытников
и обделал дельце. Семнадцать — это 48 процентов от списочного состава
организации, что делает решение собрания незаконным, но известно, что у наших
«бизнесменов в законе» всё законно.
Не потерпел Мурзаков серии разножанровых публикаций Н.Березовского за 1999 год в «ЛитРоссии» (за что редколлегия и удостоила его звания
лауреата), в которых он и поведал литературной общественности страны о разгуле
графоманства в Омской писательской организации и о
некоторых неприличных делах её секретаря Мурзакова.
— В Москву, — спрашиваю, — на утверждение документы об исключении
послали?
— И посылать не будем, — отвечают. — Мы его только из своего
Союза исключили, а в российском пусть остаётся.
Можете вообразить, уважаемые писатели-читатели, до какого пещерного
одичания дошли местные литначальники, если принять в
СП РФ без московской приёмной комиссии они не могут, а как-то наполовину
исключить — могут. И остаётся только догадываться о том, что
в каких-то мурзаковских схоронах
таятся кем-то принятые какие-то уставы, разрешающие ему наполовину исключать из
членов Союза, а на
отчётно-выборных собраниях — конечно же, по решению собрания — голосовать
только открыто и считать законными решения собраний, если присутствующих будет
хотя бы всего десять процентов.
Попал сам нечаянно один раз за десятилетие на такое собрание, где
был четырнадцатым.
Мурзаков держит речь, секретарь строчит протокол, а я возьми да ляпни: «Нас же здесь и половины нет. Протокол-то зачем? Он
же фальшивый». «Ай-яй-яй, — закачала головами, возмущённо
зашумела на меня дюжина местных властителей дум. — До чего охамел под своей коровой в деревне,
самому Мурзакову, бессовестный,
говорить не даёт».
Ну ладно, исключил и исключил — эка беда!
Ведь порядочному человеку совестно быть под рукою какого-нибудь мурзакова-шумского, а из литературы, в которой они сами
никогда не бывали, им исключить кого-либо не под силу. Это в далёкое советское
время, когда писательские организации скрытно сдавались обкомами мурзаковым в аренду, исключение из членов СП означало
исключение из литературы, а возможно, и из жизни. С приходом же капитализма изменилась
суть собственности. Из скрытых арендаторов мурзаковы
оборотились в скрытых приватизаторов,
превратив творческие организации в частные фабрички по производству авторов.
От поголовья членов-авторов напрямую зависит бизнес хозяина, ибо
деньги, бюджет то есть, хозяин фабрички получает от хозяина-губернатора не за
качество, а за количество.
На организацию, допустим, из десяти настоящих писателей губернатор
даст денег в четыре раза меньше, чем на организацию, скажем, из сорока голов
авторов-графоманов.
Сразу же выражу глубокое уважение к этим членам-авторам, ибо похоть
к письму у не имеющего литературных способностей есть не отрицательная черта
характера человека, но болезнь. Болезнь — не опасная для жизни, но лечить её
необходимо. Единственное и беззатратное лекарство —
не обращать на графоманов ни малейшего внимания. Но тогда чем обеспечат мурзаковы финансовую
прибыль своей фирмы, если перестанут производить из графоманов писателей-профессионалов?
Ждать десятилетие талантливую голову-прибавку? Да тут враз обанкротишься и
вылетишь в какие-нибудь лоточники или, не хуже меня, получишь в стареющие руки
вилы, да косу, да лопату, да пилу с топором, да… Не
приведи Господи, как тяжек и скуден добытый в старости крестьянством хлеб!
И я Вам, господин Мурзаков, сердечно не
пожелаю такого хлеба.
Выше я «пылил»: дескать, до чего!.. да до какой дикости!.. А ведь
зря пылил. На всех по заводу, по колхозу, по писательской организации, по
нефтескважине всё равно не хватило бы и не хватит. И
Березовского Мурзаков, по-моему, исключил зря. Ну и что с того, что он «лил» на Вас, господин Мурзаков, «грязь»? Личная-то собственность уже давно священна и неприкосновенна. Кто посмеет её, эту фабричку
по производству авторов-членов, у Вас отнять? Николай Березовский, что ли? Или
Секретариат, который в Москве и с которым Ваша контора
имеет неизвестно какую связь? Смутная догадка есть,
конечно: связь эта — общий бизнес. Иначе зачем было
однажды московскому секретарю Игорю Ляпину присылать Мурзакову письмо для зачтения из него, письма, отчётно-выборному
собранию строгой рекомендации о необходимости оставить Мурзакова
в литначальниках?
Мурзаков зачитал. Кто за? Кто против?
Подымите руки. Подняли. За.
И вот жил я, тяжко трудился и как-то забыл,
что я — член какой-то творческой организации, которая вне моей жизни, вне моей
судьбы, как и она, организация, про меня давно забыла. И вдруг — исключение
из членов Союза Николая Березовского мне напомнило: а я-то тоже числюсь в той
конторе? И зачем числюсь? Видимо, только затем, что
моя голова (в смысле: штука) приносит какой-то доходишко
хозяину фабрички. Ведь получает же фирма какую-никакую дольку фуража- деньжонок на моё прокормление. Господи, совестно-то как:
дожил в старости до такого позора! Воистину, без стыда лица не износишь.
А теперь с Березовского и начнётся по России разгул исключений.
Что ж, спасайте мою честь — исключайте и меня…
Александр Плетнёв,
лауреат премий ВЦСПС, Союза писателей СССР
и имени Николая Островского
«Литературная
Россия», 2000 год.