Иван Таран
(Омск)

УВИДЕТЬ МИР, КАКОВ ОН ЕСТЬ

Рецензия на книгу В. Ерофеевой-Тверской «Ожидание чуда» (Екатеринбург, 2010)

 
Уютно обвивают руки
Сопящий кокон дорогой.
Читаем определение слова «кокон» в «Малом толковом словаре русского языка» (М., 1993): «оболочка, в которой личинка превращается в куколку». Даётся пример: «шелковичный кокон». Точно такое же определение есть в 15-м издании словаря Ожегова, и пример дублируется. Что за странное сравнение? Сначала младенец был «личинкой», потом он начинает (сам!) вить кокон, превращается в «куколку», а затем и во «взрослое насекомое» – «бабочку». Любая литература, будь то мистика, фантастика, сюрреализм, должна быть ПРАВДОПОДОБНОЙ. Ошибка Ерофеевой, конечно, вызвана тем, что автор не знает словарного определения. Кроме того, сопящим может быть только сам ребёнок, а не его так называемый кокон – пелёнки.
 
Жучок
     
Вниз по веточке жучок
Сполз к сестре на башмачок.
Он притих, остановился,
Поудобней примостился.
     
Ярко красный башмачок <орфография автора сохранена – И. Т.>
Перепутал с ягодой.
Глупый маленький жучок!
Но ошибке – рады мы.
Нервный узел в голове жучка меньше булавочной головки. Но и такого количества мозгов хватит для того, чтобы не перепутать ягоду с башмачком. Ведь они похожи только цветом. Гладкая поверхность красного башмачка совсем не сходна с поверхностью красной ягоды. Малина состоит из шариков, у земляники снаружи семечки. Да и размером красная ягода и красный башмачок различаются. Кроме того, жучок не может не различить ягоду по запаху. Да и какой смысл жуку заползать на ягоду? Жучки питаются ягодами? Не знаю. А если не знаешь, лучше не рисковать и не писать подобных стихов.
 
Снег на улицах и в скверах,
И на клёнах, и на вербах,
На скамейках и под ними
Облаками кружевными.
– Это о тополином пухе. Но ведь кружево – это «узорная плетёная сетчатая ткань для отделки белья, одежды» (словарь Ожегова). Разве пух сетчатый, разве он плетёный, узорчатый?
 
О радуге:
Ярким светится нарядом,
Как же ей детишки рады.
Эх, скорей бы я подрос,
Да шагнул на дивный мост! <Пунктуация книги сохранена – И. Т.>
Но если радуга – это мост, то у неё не может быть никакого наряда: наряд и мост – не сочетается.
 
Осень, сыплются дожди,
Хлябь и слякоть впереди.
Хлябь – это «бездна, глубина» (словарь Ожегова). Здесь Ерофеева, видимо, вспомнила устойчивое выражение, в котором говорится о хлябях небесных, его нужно было привести целиком, но автор этого не сделал, и получилась нелепость.
 
Облака на несколько минут,
Проплывая, солнышко зашторят.
Снова следует признать, что автор не знает лексического значения употребляемого им слова, ведь зашторить что-либо можно только шторами, а они не похожи на облака.
  
Берёз хоровод
Как это неправдоподобно! Берёзы неподвижны, они не могут водить хоровод. Похожий неудачный образ есть у Кутилова, до уровня которого Ерофеевой, как до звезды небесной, далеко: «Березняк у дороги, и копыта звенят… Березняк белоногий, ты не стопчешь меня?».
 
Самолёт светлой ниточкой
Облако тянет.
Очередная нелепость. Да если бы самолёт, как буксир, тянул облако, оно бы летело почти со скоростью самолёта! А вообще облака нельзя тянуть ниточкой, оно пар.
 
Когда распушится листва
Листва не может распушиться, это ведь не пух и не мягкая шерсть, а множество тонких пластинок.
 
Иртыш щетинится шугою
Щетиниться – это о животных или о шерсти, но никак не о мелких льдинах, которые появляются во время ледохода, ледостава.
 
В белёном тумане
Манящая даль
Уже ощутима,
Хоть мало видна.
«Белёный» – от слова «белить», а не «белеть». Белёными могут быть стены, потолок, холсты, но никак не туманы.
 
И утренний иней
Блестит серебром.
Как это банально, какая это безвкусица! В любви к роскоши я не вижу ничего плохого, ещё Сапфо писала: «Я роскошь люблю, Блеск, красота, Словно сияние солнца, Чаруют меня»… Но зачем это украшательство природы, разве природа не прекрасна сама по себе? Вспоминаются строки Леонида Мартынова:
О вы, кто в золочёной раме
Природы видите красу,
Чтоб сравнивать луга с коврами
И с бриллиантами росу, –
 
Вглядитесь в землю, в воздух, в воду
И убедитесь: я не лгу,
А подрумянивать природу
Я не хочу и не могу.
 
Не золото – лесная опаль,
В парчу не превратиться мху,
Нельзя пальто надеть на тополь,
Ольху не кутайте в доху;
 
Берёзки не рядите в ряски,
Чтоб девичью хранить их честь.
Оставьте! Надо без опаски
Увидеть мир, каков он есть!
 
И тополь развернул свои ладошки.
Если есть ладошки, то должны быть пальцы, а какие могут быть пальцы у тополиных листьев?
 
Тёмной нитью урман горизонт прошивает <…>
Всё пропахло в округе вареньями сладко.
Это можно оставить без комментариев.
  
Ковыльное серебро ноги мои ласкает.
Снова видим украшательство природы.
 
  И леса неведомо колдуют…
Неудачный образ. Во-первых, это весьма смахивает на плагиат – на воровство из популярной советской песенки, в которой упоминаются «дубы-колдуны» – она всегда меня раздражала. Может, просто совпадение? Вряд ли: песня очень уж известная. Во-вторых, я как человек, более полутора лет занимающийся спиритизмом и изучающий спиритические явления, знаю, что у растений есть души – разумные существа, которые могут общаться с людьми, но не умеют колдовать, и слава Богу. Не умеют, в отличие от героини некоторых стихотворений Ерофеевой. В-третьих, «и леса неведомо колдуют» – это в контексте любования природой звучит как эстетизация колдовства, которая была бы уместна, скажем, в творчестве Ивана Тарана, но которую странно видеть у Ерофеевой, позиционирующей себя как православного поэта. Я и не сомневаюсь в том, что Ерофеева крестится на все храмы и часовни, но она должна же знать, что русская православная церковь отрицательно относится к любому колдовству. В-четвёртых, тема колдовства вряд ли уместна в стихотворении, посвящённом памяти Шукшина.
 
Ветер ивам косы заплетает.
Эту чепуху можно и не комментировать. Скажу только, что сравнение дерева с девушкой уже странно видеть в литературе 21-го века, мы ведь не современники Сергея Есенина.
 
Шагнуть на небо, словно выйти в поле,
Чтоб звёзды, как клубнику, собирать.
Но ведь ягоды клубники, в отличие от звёзд, растут на веточках. Как неряшливо написано! Вообще неряшество – это, к сожалению, особенность современной поэзии. Часто подобные неудачные образы попадаются у молодых авторов. Хорошо, что люди ищут новые, необычные сочетания слов:
Быть может, всё в жизни – лишь средство
Для ярко-певучих стихов,
И ты с беспечального детства
Ищи сочетания слов.
(Валерий Брюсов)
Но этот поиск может завести не туда, куда нужно. У Анны Ведерниковой читаем: «Кто закроет дверь моей маршрутки, Как глаза усопшим закрывают?». Ясно, что между закрыванием глаз умершему и закрыванием двери маршрутки недостаёт общих признаков.
 
Полной грудью вдохну
Опьяняющий чад чабреца.
Согласно словарю Ожегова, слово «чад» имеет два значения: «удушливый дым от недогоревшего угля, от горящего жира» и «о чём-нибудь одурманивающем, затемняющем сознание». Ерофеева, видимо, употребила это слово во втором, книжном значении. Тогда «опьяняющий» здесь лишнее. К тому же образ «чада чабреца» неуместен в контексте любования природой. Да и вообще чабрец – растение – это ведь не страсти и не разгульная жизнь, какой же от него может быть чад?
 
И слетит паутинка,
И липко коснётся лица.
Типичная авторская глухота. Фраза получилась, во-первых, семантически деформированной, во-вторых, неблагозвучной. Подобные штуки есть и у наставника Ерофеевой – Татьяны Четвериковой: «Жизнь моя – как на ладони». Здесь на стыке появляется неуместное слово «маяк». А вот пример того, как стык слов стал художественно значимым. У Дмитрия Соснова: «Я хочу, дорогая, чтоб вновь распустила ты волосы».
 
Луна скворчащею глазуньей
В жаровне неба запеклась.
Очень похоже на плагиат у Гийома Аполлинера, который писал в стихотворении из цикла «Обручения»: «Понемногу всякие выдумки перестали меня пугать Вот в небе луна запекается жёлтой глазуньей» (здесь нет знаков препинания). Перевёл этот текст М. Ваксмахер.
Аполлинер тоже мог ошибиться. Лучше бы Валентина Ерофеева украла что-нибудь из «Рейнских стихов». Представьте себе яичницу-глазунью. Это ведь не только желток, но и белок. А что у луны может быть белком. Да и образ «жаровни неба» – неправдоподобный.
 
Вместе с этой горечью душа
Мечется и не найдёт приюта,
Хоть стремится осень украшать
Все округи золотым уютом.
Опять банальность и украшательство природы. «Не золото – лесная опаль».
 
Вслед за ним последуют снега.
Здесь и тавтология, и плеоназм. Получилось масло масляное.
 
Фонари, понурив низко головы,
Друг за другом вдоль шоссе идут.
И лучи их матово-лиловые
Ни тепла, ни света не дают.
Движущиеся фонари – это напоминает Блока, не правда ли?
Старый, старый сон… Из мрака
Фонари бегут – куда?
Там лишь чёрная вода,
Лишь забвенье навсегда.
Только у Блока нет таких нелепостей, как в стихотворении Ерофеевой. Как это фонари могут понурить головы, если их «головы» находятся в одном и том же положении? И почему лучи – матовые? Матовой может быть либо поверхность (скажем, фотокарточки), либо краска. Помню, покупал чёрные баллончики в омском магазине для автовладельцев «Бегемот», чтобы исписать заборы и стены экстремистскими лозунгами. Продавец спросил меня: «Вам какую краску – глянцевую или матовую?». Лучи фонарей – это не краска, и поверхности у них нет. А зачем они изображены лиловыми (то есть сиреневыми)? Кто видел такие фонари? Во времена Верлена и Малларме на улицах стояли газовые светильники, так их лучи были синими – никак не лиловыми.
 
Запуржило, замело, завьюжило.
Ранний зарумянился рассвет.
Всё окно покрылось тонким кружевом,
Пропуская бледноватый свет.
Ну и рифма: рассвет – свет! Я такие стишки писал только в детстве. Хорошее созвучие может быть и тавтологическим, но никак не таким примитивным. Мастерами тавтологической рифмы были гениальный поэт-эмигрант Борис Поплавский, Гийом Аполлинер, Блок, Леонид Мартынов, Шарль Кро, да и Данте Алигьери (вспомните, с чем рифмуется в «Божественной комедии» имя Христа). Приведу примеры удачных тавтологических рифм:
 
Опять опять уходит май
Случалось он со мной был нежен
Май не догнать тебе прощай
Вернёшься будешь так же нежен
(Г. Аполлинер, из книги «Vitam impendere amori», перевод Э. Линецкой. Знаки препинания отсутствуют.)
 
Мне,
По существу, у Айвазовского
Нравится одна картина – «Взрыв».
За день до кончины Айвазовского
Начата, – наутро не был жив.
(Л. Мартынов)
 
Угол картины
     
(Под гашишем)
     
Как тёплый снег, белела грудь.
Была белее снега кошка.
Её качала грудь, и кошка
Царапала когтями грудь.
     
И каждым ушком эта кошка
Бросала тень на эту грудь.
И розовели обе: грудь
Соском, а влажным носом – кошка.
     
Блазнила родинкою грудь,
И долго к ней тянулась кошка.
     
А после к новым играм кошка
Ушла, забыв про эту грудь.
(Из книги Шарля Кро «Сандаловый ларец», перевод М. Яснова)
 
Пора подводить итоги. Теперь ясно, что Валентина Ерофеева – НЕ ТОЛЬКО НЕ ПОЭТ, НО ДАЖЕ НЕ ВЕРСИФИКАТОР. Её стихи ещё хуже графомании, потому что некоторые графоманы хотя бы пишут аккуратнее. Об уровне этого человека можно судить по тому, что стихотворение Ерофеевой в сборнике, изданном по итогам первой кутиловской конференции, называется «Памяти Н. Кутилову» (!!!). Не стоило бы тратить время на эту рецензию, если бы Ерофеева не руководила писательской организацией. Её коллеги по омскому СПР – немногим лучше. Несколько лет назад прочитав сборник Марины Безденежных «Покадровый просмотр», я был в который уже раз неприятно удивлён уровнем стихотворной книги омского автора. И это предлагают читать мне, человеку, который закончил филфак и закончил бы аспирантуру по специальности «русская литература», если бы не потерял интерес к теме научной работы! И это написано после Малларме, после Аполлинера, после стихотворений в прозе П. Пикассо, после сюрреалистов, после великолепных верлибров из сборника Эдуарда Лимонова «Оды и отрывки»! В книге «Покадровый просмотр» есть, например, такой графоманский шедевр, написанный в жанре словесного поноса:
 
Почти шутка
     
Пусть выросла красивой и большою
И вроде бы привычно «на коне», –
Так много мужиков со мной душою,
Когда же будет тело, наконец?!
 
Ну надо же, какая оригинальная неточная рифма! И как это близко к жизни! Не то, что наш брат декадент:
И в пространстве звенящие строки
Уплывают в даль и к былому;
Эти строки от жизни далёки,
Этих грёз не поверю другому.
(В. Брюсов)
А тексты, доступные для детского и подросткового восприятия, тоже могут быть талантливыми. Так пусть дети и подростки читают Тимофея Белозёрова, «Времена года» Пришвина. Помню, как проводил время с этими книгами ещё до школы… Белозёров и Пришвин тогда ещё дали мне ощущение Родины, а такое ощущение очень важно для писателя.

 

Вернуться на Главную страницу